Продолжаю публиковать свои самые любимые фрагменты из романа Ивана Гончарова "Обломов". В прошлый раз читатели могли познакомиться с идеалом семьи, который рисует нам мудрый и наблюдательный автор 19-го века – семьи Ольги Ильинской и Андрея Штольца. Сегодня – еще один высокий пример из их семейной жизни. Он поднимает очень важные темы – можно ли в любви быть счастливыми всегда? Как муж может помочь жене преодолеть душевные сомнения? Откуда эти сомнения берутся вообще?.. Приведённый ниже фрагмент я собрала из нескольких цитат романа и дала ему название, показавшееся наиболее точным.Расплата за Прометеев огонь
«Странен человек! Чем счастье её было полнее, тем она становилась задумчивее и даже… боязливее. Она стала строго замечать за собой и уловила, что её смущала эта тишина жизни, её остановка на минутах счастья. Она насильственно стряхивала с души эту задумчивость и ускоряла жизненные шаги, лихорадочно искала шума, движения, забот, просилась с мужем в город, пробовала заглянуть в свет, в люди, но ненадолго.
Суета света касалась её слегка, и она спешила в свой уголок сбыть с души какое-нибудь тяжелое, непривычное впечатление и снова уходила в мелкие заботы домашней жизни, по целым дням не покидала детской, несла обязанности матери-няньки, то погружалась с Андреем в чтение, в толки «о серьёзном и скучном», или читали поэтов, поговаривали о поездке в Италию.
Она боялась впасть во что-нибудь похожее на обломовскую апатию. Но как она ни старалась сбыть с души эти мгновения периодического оцепенения, сна души, к ней нет-нет, да подкрадётся сначала грёза счастья, окружит её голубая ночь и окутает дремотой, потом опять настанет задумчивая обстановка, будто отдых жизни, а затем… смущение, боязнь, томление, какая-то глухая грусть, послышатся какие-то смутные, туманные вопросы в беспокойной голове.
Ольга чутко прислушивалась, пытала себя, но ничего не выпытала, не могла добиться, чего по временам просит, чего ищет душа, а только просит и ищет чего-то, даже будто — страшно сказать — тоскует, будто ей мало было счастливой жизни, будто она уставала от неё и требовала еще новых, неявленных явлений, заглядывала дальше вперёд…
«Что ж это? — с ужасом думала она. — Ужели еще нужно и можно желать чего-нибудь? Куда же идти? Некуда! Дальше нет дороги… Ужели нет, ужели ты совершила круг жизни? Ужели тут всё… всё…» — говорила душа её и чего-то не договаривала…. и Ольга с тревогой озиралась вокруг, не узнал бы, не подслушал бы кто этого шопота души… Спрашивала глазами небо, море, лес… нигде нет ответа: там даль, глубь и мрак.»
«Но нелегко ей было укрыться от зоркого взгляда Штольца: она знала это и внутренне с такою же тревогой готовилась к разговору, когда он настанет, как некогда готовилась к исповеди прошедшего. Разговор настал».
«— Не бойся, — сказал он, — ты, кажется, не располагаешь состариться никогда! Нет, это не то… в старости силы падают и перестают бороться с жизнью. Нет, твоя грусть, томление — если это только то, что я думаю, — скорее признак силы… Поиски живого, раздраженного ума порываются иногда за житейские грани, не находят, конечно, ответов, и является грусть… временное недовольство жизнью… Это грусть души, вопрошающей жизнь о её тайне… Может быть, и с тобой тоже же… Если это так — это не глупости.
Она вздохнула, но, кажется, больше от радости, что опасения её кончились и она не падает в глазах мужа, а напротив…
— Но ведь я счастлива; ум у меня не празден; я не мечтаю; жизнь моя разнообразна — чего же еще? К чему эти вопросы? — говорила она. — Это болезнь, гнёт!
— Да, пожалуй, гнёт для тёмного, слабого ума, не подготовленного к нему. Эта грусть и вопросы, может быть, многих свели с ума; иным они являются как безобразные видения, как бред ума…
— Счастье льётся через край, так хочется жить… а тут вдруг примешивается какая-то горечь…
— А! Это расплата за Прометеев огонь! Мало того, что терпи, еще люби эту грусть и уважай сомнения и вопросы: они — переполненный избыток, роскошь жизни и являются больше на вершинах счастья, когда нет грубых желаний; они не родятся среди жизни обыденной: там не до того, где горе и нужда; толпы идут и не знают этого тумана сомнений, тоски вопросов… Но кто встретился с ними своевременно, для того они не молот, а милые гости.
— Но с ними не справиться: они дают тоску и равнодушие… почти ко всему… — нерешительно прибавила она.
— А надолго ли? Потом освежают жизнь, — говорил он. — Они приводят к бездне, от которой не допросишься ничего, и с большей любовью заставляют опять глядеть на жизнь… Они вызывают на борьбу с собой уже испытанные силы, как будто затем, чтоб не давать им уснуть…
— Мучиться каким-то туманом, призраками! — жаловалась она. — Всё светло, а тут вдруг ложится на жизнь какая-то зловещая тень! Ужели нет средств?
— Как не быть: опора в жизни! А нет её, так и без вопросов тошно жить!
— Что же делать? Поддаться и тосковать?
— Ничего, — сказал он, — вооружаться твёрдостью и терпеливо, настойчиво идти своим путём. Мы не Титаны с тобой, — продолжал он, обнимая её, — мы не пойдём, с Манфредами и Фаустами, на дерзкую борьбу с мятежными вопросами, не примем их вызова, склоним головы и смиренно переживём трудную минуту, и опять потом улыбнётся жизнь, счастье, и…
— А если они никогда не отстанут: грусть будет тревожить всё больше, больше?.. — спрашивала она.
— Что ж? примем её как новую стихию жизни… Да нет, этого не бывает, не может быть у нас! Это не твоя грусть; это общий недуг человечества. На тебя брызнула одна капля… Всё это страшно, когда человек отрывается от жизни, от опоры. А у нас…. Дай Бог, чтобы эта грусть твоя была то, что я думаю, а не признак какой-нибудь болезни… то хуже. Вот горе, перед которым я упаду без защиты, без силы…. А то, ужели туман, грусть, какие-то сомнения, вопросы могут лишить нас нашего блага, нашей…
Он не договорил, а она, как безумная, бросилась к нему в объятия и, как вакханка, в страстном забытьи замерла на мгновение, обвив ему шею руками.
— Ни туман, ни грусть, ни болезнь, ни… даже смерть! — шептала она восторженно, опять счастливая, успокоенная, весёлая. Никогда, казалось ей, не любила она его так страстно, как в эту минуту».
* Прометей — герой древнегреческих мифов. Охваченный жалостью к людям, которые не знали огня и были беспомощны в борьбе с природой, Прометей выкрал божественное пламя, горевшее в чертогах богов на Олимпе, и передал его смертным. За это верховный бог Зевс приковал Прометея к скалам, и гигантский орел терзал его тело. Впоследствии страдальца освободил Геракл. Прометеевым огнём характеризуется дух благородства, мужества и таланта.
«Странен человек! Чем счастье её было полнее, тем она становилась задумчивее и даже… боязливее. Она стала строго замечать за собой и уловила, что её смущала эта тишина жизни, её остановка на минутах счастья. Она насильственно стряхивала с души эту задумчивость и ускоряла жизненные шаги, лихорадочно искала шума, движения, забот, просилась с мужем в город, пробовала заглянуть в свет, в люди, но ненадолго.
Суета света касалась её слегка, и она спешила в свой уголок сбыть с души какое-нибудь тяжелое, непривычное впечатление и снова уходила в мелкие заботы домашней жизни, по целым дням не покидала детской, несла обязанности матери-няньки, то погружалась с Андреем в чтение, в толки «о серьёзном и скучном», или читали поэтов, поговаривали о поездке в Италию.
Она боялась впасть во что-нибудь похожее на обломовскую апатию. Но как она ни старалась сбыть с души эти мгновения периодического оцепенения, сна души, к ней нет-нет, да подкрадётся сначала грёза счастья, окружит её голубая ночь и окутает дремотой, потом опять настанет задумчивая обстановка, будто отдых жизни, а затем… смущение, боязнь, томление, какая-то глухая грусть, послышатся какие-то смутные, туманные вопросы в беспокойной голове.
Ольга чутко прислушивалась, пытала себя, но ничего не выпытала, не могла добиться, чего по временам просит, чего ищет душа, а только просит и ищет чего-то, даже будто — страшно сказать — тоскует, будто ей мало было счастливой жизни, будто она уставала от неё и требовала еще новых, неявленных явлений, заглядывала дальше вперёд…
«Что ж это? — с ужасом думала она. — Ужели еще нужно и можно желать чего-нибудь? Куда же идти? Некуда! Дальше нет дороги… Ужели нет, ужели ты совершила круг жизни? Ужели тут всё… всё…» — говорила душа её и чего-то не договаривала…. и Ольга с тревогой озиралась вокруг, не узнал бы, не подслушал бы кто этого шопота души… Спрашивала глазами небо, море, лес… нигде нет ответа: там даль, глубь и мрак.»
«Но нелегко ей было укрыться от зоркого взгляда Штольца: она знала это и внутренне с такою же тревогой готовилась к разговору, когда он настанет, как некогда готовилась к исповеди прошедшего. Разговор настал».
«— Не бойся, — сказал он, — ты, кажется, не располагаешь состариться никогда! Нет, это не то… в старости силы падают и перестают бороться с жизнью. Нет, твоя грусть, томление — если это только то, что я думаю, — скорее признак силы… Поиски живого, раздраженного ума порываются иногда за житейские грани, не находят, конечно, ответов, и является грусть… временное недовольство жизнью… Это грусть души, вопрошающей жизнь о её тайне… Может быть, и с тобой тоже же… Если это так — это не глупости.
Она вздохнула, но, кажется, больше от радости, что опасения её кончились и она не падает в глазах мужа, а напротив…
— Но ведь я счастлива; ум у меня не празден; я не мечтаю; жизнь моя разнообразна — чего же еще? К чему эти вопросы? — говорила она. — Это болезнь, гнёт!
— Да, пожалуй, гнёт для тёмного, слабого ума, не подготовленного к нему. Эта грусть и вопросы, может быть, многих свели с ума; иным они являются как безобразные видения, как бред ума…
— Счастье льётся через край, так хочется жить… а тут вдруг примешивается какая-то горечь…
— А! Это расплата за Прометеев огонь! Мало того, что терпи, еще люби эту грусть и уважай сомнения и вопросы: они — переполненный избыток, роскошь жизни и являются больше на вершинах счастья, когда нет грубых желаний; они не родятся среди жизни обыденной: там не до того, где горе и нужда; толпы идут и не знают этого тумана сомнений, тоски вопросов… Но кто встретился с ними своевременно, для того они не молот, а милые гости.
— Но с ними не справиться: они дают тоску и равнодушие… почти ко всему… — нерешительно прибавила она.
— А надолго ли? Потом освежают жизнь, — говорил он. — Они приводят к бездне, от которой не допросишься ничего, и с большей любовью заставляют опять глядеть на жизнь… Они вызывают на борьбу с собой уже испытанные силы, как будто затем, чтоб не давать им уснуть…
— Мучиться каким-то туманом, призраками! — жаловалась она. — Всё светло, а тут вдруг ложится на жизнь какая-то зловещая тень! Ужели нет средств?
— Как не быть: опора в жизни! А нет её, так и без вопросов тошно жить!
— Что же делать? Поддаться и тосковать?
— Ничего, — сказал он, — вооружаться твёрдостью и терпеливо, настойчиво идти своим путём. Мы не Титаны с тобой, — продолжал он, обнимая её, — мы не пойдём, с Манфредами и Фаустами, на дерзкую борьбу с мятежными вопросами, не примем их вызова, склоним головы и смиренно переживём трудную минуту, и опять потом улыбнётся жизнь, счастье, и…
— А если они никогда не отстанут: грусть будет тревожить всё больше, больше?.. — спрашивала она.
— Что ж? примем её как новую стихию жизни… Да нет, этого не бывает, не может быть у нас! Это не твоя грусть; это общий недуг человечества. На тебя брызнула одна капля… Всё это страшно, когда человек отрывается от жизни, от опоры. А у нас…. Дай Бог, чтобы эта грусть твоя была то, что я думаю, а не признак какой-нибудь болезни… то хуже. Вот горе, перед которым я упаду без защиты, без силы…. А то, ужели туман, грусть, какие-то сомнения, вопросы могут лишить нас нашего блага, нашей…
Он не договорил, а она, как безумная, бросилась к нему в объятия и, как вакханка, в страстном забытьи замерла на мгновение, обвив ему шею руками.
— Ни туман, ни грусть, ни болезнь, ни… даже смерть! — шептала она восторженно, опять счастливая, успокоенная, весёлая. Никогда, казалось ей, не любила она его так страстно, как в эту минуту».
* Прометей — герой древнегреческих мифов. Охваченный жалостью к людям, которые не знали огня и были беспомощны в борьбе с природой, Прометей выкрал божественное пламя, горевшее в чертогах богов на Олимпе, и передал его смертным. За это верховный бог Зевс приковал Прометея к скалам, и гигантский орел терзал его тело. Впоследствии страдальца освободил Геракл. Прометеевым огнём характеризуется дух благородства, мужества и таланта.
Хочу спросить
Re: Хочу спросить